Раскрыть ладони - Страница 22

— Может быть, не будешь заставлять дядюшку повышать голос и подойдёшь поближе?

Да мне и тут хорошо, у самых дверей. Но раз уж дядюшка просит... Тьфу. Не припомню, чтобы во времена моего детства Трэммин часто посещал дом Нивьери. Только много позже, когда совершеннолетие стало неотвратимым событием, господин старший распорядитель начал изъявлять своё расположение к юному племяннику. Правда, делал это крайне осторожно и ненавязчиво, потому что с моим отцом так и не смог завязать приятельских отношений. Да и матушка не слишком привечала старшего брата... Наверное, она и предпочла сбежать при первой же возможности именно из-за опасений, причину которых успешно скрывала. И пожалуй, у меня не хватит смелости её винить. За последние годы я узнал о своём дядюшке столько всего интересного, что и сам бы с удовольствием покинул Саэнну, только бы оказаться подальше от остатков семьи.

Но есть ещё одна странность, безмерно удивляющая меня и, как догадываюсь, доводящая до бешенства господина старшего распорядителя. Я его не боюсь. Хоть тресни. Хоть лопни. Хоть удавись. Не могу бояться, и всё. Ненависть, презрение, брезгливость... Что угодно, только не страх. Впрочем, мне-то известно, почему так происходит. Потому что в моей жизни было нечто похуже нечистого на руку дядюшки. Нечто настолько ужасное, что даже по прошествии лет, когда тень воспоминания задевает меня своим краешком, кажется, я снова прижимаюсь к стене, силясь отодвинуться подальше, боясь сделать лишний вдох и выдох, неистово желая закрыть глаза, но не могу заставить себя это сделать, потому что видимая взгляду оболочка — всё, что осталось от отца, и если зажмурюсь, именно невольное движение моих век окончательно убьёт того, кто и так уже мёртв...

Дядюшка может испортить мне жизнь, это верно. Но изменить мою смерть он не способен. Потому что мне было обещано.

Я иду за тобой... Жди...

Жду, госпожа. С нетерпением. Только уж и ты дождись, хорошо?

— Ты меня слышишь?

Снимаюсь с места и подхожу к столику, поверхности которого хватает лишь для того, чтобы примостить курительную трубку и костяную шкатулку для писем.

— Вы желали видеть меня?

— Должен же я уделять внимание своему единственному племяннику?

О, сколько в этом голосе искренней, трогательной и нежной заботы! Здорово наловчился на воспитанниках Анклава, ничего не скажешь. Но зачем расходовать талант на меня? Всё равно не поверю. К тому же, если бы дядя хотел заручиться моей верностью и преданностью, мог бы подкидывать заработка побольше, чем выходит с разгребания магических завалов ежегодных экзаменов юных чародеев.

— Премного благодарен.

Тёмно-синие глаза, единственная черта, резко отличающая нас друг от друга, укоряюще расширились:

— Ты всегда торопишься, Маллет. Это дурная привычка, подлежащая...

Подхватываю:

— Непременному искоренению под вашим чутким присмотром!

Ну не боюсь я его, что поделать?! И не могу заставить себя поиграть в заискивание: как бы я ни лебезил, моё положение не изменится.

— Ай-яй-яй, ну зачем же так грубо? Дядюшка не желает тебе ничего плохого, Маллет.

И хорошего, что любопытно, тоже. Осталось выяснить, чего именно дядя «не желает» сильнее.

— Прошу прощения за резкость.

Коротко киваю, изображая намёк на поклон. Трэммин снисходительно вздыхает, между делом поправляя на левой руке кружевной манжет рубашки, пронзительно белеющей в прорезях строгой распорядительской мантии.

— Ты неисправим.

— Это огорчает дядюшку?

Он не отвечает. Хотя бы потому, что сказать «да» не достаёт наглости, а сказать «нет»... Пока я дерзок и непокорен, мои действия предсказуемы. Вот если бы племянник вздумал вдруг подольститься к дядюшке, следовало бы насторожиться и огорчиться.

— Вы велели зайти. С какой целью?

— Я не «велел». Я всего лишь прислал приглашение. — За попыткой перейти к делу следует мягкая поправка, исполненная сожалением об ограниченности моих представлений.

Ну да, приглашение. Которое невозможно не принять. Если начну отказываться, буду лишён ежегодных объедков с господского стола, а тогда мне вовсе нечем окажется выполнять заказы: хороший доход дают остатки от праздников Середины лета и Середины зимы, но второй случится ещё очень нескоро, а первый надо сначала встретить, а потом дождаться, пока гуляния и увеселения закончатся. Во всё же остальное время мне достаются на растерзание неудачные опыты учеников чародеев. Благодаря участию дядюшки, конечно же. И кстати, сейчас мне настоятельно требуется новая порция негодных к употреблению заклинаний, потому что предыдущие запасы счастливо закончились.

— Вы желали видеть меня?

Ответный взгляд свидетельствует: скорее предпочёл бы забыть о моём существовании. Но с языка слетает всё то же медоточивое:

— Разумеется, иначе не позвал бы.

Вопросительно приподнимаю бровь.

Дядюшка откладывает трубку, придвигает шкатулку поближе к себе, неторопливо откидывает крышку и начинает перебирать листки бумаги, хранящиеся в изящной вещице, своими длинными, худощавыми, безупречной формы, но всегда напоминающими мне червяков пальцами.

Наконец, шуршание затихает, и взгляд Трэммина пробегает по строчкам букв на одном из посланий.

— Мальчик мой, тебе следовало бы умерить свои притязания.

Непонимающе хмурюсь. Что за странное начало?

— Милостью божией и Анклава, тебе разрешено чародействовать в меру твоих сил и способностей, не так ли?

Ах вот о чём речь...

Зло кусаю губу, а дядюшка продолжает: